Член регионального штаба ОНФ, координатор тематической площадки «Экология», известный эколог и общественник Евгений Кислов в рамках проекта «Большая редакция» холдинга New Media Group рассказал об основных проблемах недропользования Бурятии, о многоводном периоде и перспективах Бурятии и Байкала, а также о монгольских ГЭС.  Подробности – в интервью ИА Восток-Телеинформ. 

НЕДРА

- Евгений Владимирович, некоторое время назад вы сказали, что недропользования в Бурятии практически нет, хотя земля богата полезными ископаемыми. С тех пор дважды сменился министр промышленности, пришел новый министр природных ресурсов, изменилась ли ситуация в недрах?

- Ничего не меняется, и, прежде всего, потому, что большинство месторождений у нас федерального значения и зависит от Минприроды России и Роснедр. У них два управления. Раньше мы входили в сферу Сибнедр в Красноярске, а теперь находимся в Дальнедрах и Хабаровск уделяет гораздо меньше внимания Бурятии, чем раньше Красноярск. Аукционов практически нет.

Минприроды Бурятии могло бы более энергично развивать использование общераспространенных полезных ископаемых и стройматериалы, песок и гравий, еще идут в дело. Но вот торф и сапропель, которые могут быть очень хорошим удобрением для наших бедных песчаных почв, не используются. Такие месторождения у нас есть, но ничего не делается. Был даже момент, когда большие месторождения торфа попали в водоохранную зону Байкала, но в связи с ее сокращением все же вышли из нее. И тем не менее, воз и ныне там.

- А какие сегодня в Бурятии наиболее серьезные очаги неблагополучия экосистем, связанного с усилением антропогенного пресса?

 - В целом экосистема Бурятии находится в довольно устойчивом состоянии, благодаря не очень развитой экономике и не очень большому населению. Но наиболее болевые места - это промышленный центр Улан-Удэ, озеро Байкал  и некоторые другие рекреационные местности, такие как озеро Щучье с чрезмерным прессом неуправляемого туризма. А также некоторые промышленные и горнодобывающие предприятия. Чем крупнее такое предприятие, тем больше пресс.

- Какие сегодня месторождения максимально опасные с точки зрения рисков, можете назвать такие, где деятельность человека больше всего вредит природе?

- Любая деятельность человека вредна для природы. Если говорить о горнодобывающей промышленности, то она отходов производит довольно много, хотя они зачастую не очень большого класса опасности – например, это просто горная порода. И в целом все неоднозначно. Конечно, есть у нас крупные месторождения, например, Тугнуйский угольный разрез, Олонь-Шибирское угольное месторождение, Никольское каменноугольное, Зун Холба, рудник Бурятзолота, Хиагдинское рудное поле, где добывается уран. Но на таких предприятиях очень жесткий контроль, там работают все возможные надзоры и собственная экологическая служба, идет утверждение всех проектов, все строго, на контроле каждый шаг. А теперь возьмем небольшую россыпь золота – при ее добыче могут уничтожить целую реку, которая перестает быть нерестовой и вообще пригодной для жизни рыб. А если таких россыпей несколько десятков, как в Баунтовском районе? И при этом половина разрабатывается нелегально, на них стоят дизельные электростанции, зачастую используется взрывчатка? Здесь нужно еще посмотреть, где больше ущерб. Плюс, если предприятие большое, там реализуются еще и меры по компенсации ущерба, скажем, выпуск молоди рыб, компенсационные просадки леса и так далее. А мелкие месторождения фактически вне контроля и суммарно они могут навредить гораздо больше.

- Но есть ли сегодня крупные риски? Ведь есть случаи, когда, несмотря на все жесткие меры, происходят катастрофы…

- Есть риски, но больше здесь нужно говорить не о катастрофах, а о накопленном ущербе. Это предприятия, которые работали и ликвидировались в 1990-е годы, например, это Джидинский  вольфраммолибденовый комбинат, где из-за неправильной политики значительная часть не только садоводческих участков, но и жилого сектора оказались на отвалах, богатых солями тяжелых металлов, с остаточной серной кислотой. Это Холбольджинский разрез и шахта в Гусиноозерске, где сейчас очень серьезные последствия, в том числе, повышенное выделение радона и провалы земли прямо в городе. Это все осталось нам с советского времени. То, что сейчас происходит, я бы не сказал, что возможны такие крупные катастрофы.

Зачастую горная промышленность приводит к тому, что падает уровень грунтовых вод и   гибнет сельское хозяйство – например, по этой причине сейчас протестуют против добычи медно-никелевых руд в Воронежской области. В Бурятии специфика другая, у нас не избыток воды в шахтах, а ее недостаток. То же Ермаковское бериллиевое месторождение  – карьер там остановлен, но не затоплен, лишь мелкие лужи дождевой воды на дне. Такой же вопрос на Озерном месторождении, где проблема не что делать с водой из штолен, а где ее вообще взять.

- В этой связи, что вы думаете о строительстве водозабора на Зазинском месторождении подземных вод для нужд Озерного ГОКа? Насколько это безопасно для местной экосистемы?

- В предыдущем проекте там недостаток воды на месторождении планировалось решить за счет водозаборов на южной стороне водораздела, но местное население было обеспокоено, не повредит ли это знаменитым Еравнинским озерам? В другом проекте воду предполагается брать в бассейне Витима, где населения гораздо меньше, его там почти что нет. С точки зрения логистики, это будет длинный водопровод, который будет нуждаться в подогревающем кабеле, большом расходе электроэнергии, так как зимы очень холодные там. Проект, который сейчас существует, предусматривает круговорот воды без стоков. Проще использовать уже использованную и очищенную воду, чем перевозить ее на большие расстояния. Это будет замкнутый цикл с подпиткой - она нужна, так как какие-то испарения неизбежны.

БОЛЬШОЙ БАЙКАЛ

- В этом году Иркутская ГЭС увеличила сброс до 3600 кубометров в секунду, рекордных за все последние годы. Это меньше проектной мощности почти в 2 раза, но больше, чем могла ожидать Бурятия, учитывая что нижний бьеф у иркутян сильно застроен. Как здесь будут искать компромисс дальше, ведь многоводный период, говорят специалисты, даже не дошел еще до своего пика?

- Очень сложный вопрос, ведь фактически это дилемма – что топить, Иркутск или Бурятию? В данном случае иркутяне пошли на некоторые уступки и допустили затопление ряда островов на Ангаре, а также в прибрежной территории, по соседству не только с дачными товариществами, но и коттеджами. Конечно, вопрос, кто позволил там застроить пойму, но такой же вопрос можно задавать и у нас – у нас пойма тоже застроена, в Улан-Удэ, в Сотниково.  Что касается водного периода, все дело в прогнозах – насколько период будет многоводным? Где-то года 2 назад был прогноз на многоводное лето и весной начали максимально стравливать уровень путем открытия шлюзов ГЭС. Но летом такого притока, какой прогнозировали, не было, уровень воды в Байкале сильно упал, загорелись торфяники, пересохли колодцы и скважины, все буровики из Улан-Удэ уехали на Байкал, бурить новые скважины. Такие ошибки в прогнозе могут быть очень чреваты, а подготовка к многоводному сезону может идти только путем заблаговременного спуска воды, что тоже рисковое дело и не очень благоприятное для природы.

- А то, что иркутяне увеличили сброс воды в этом году, нам помогло?

- В какой-то мере. Если бы этого не произошло, у нас бы размыло железную дорогу. Хотя и так наблюдался интенсивный размыв и затопление. В Северо-Байкальском районе фактически не стало сенокосов - они затоплены по берегу Байкала, это очень серьезная уже экономическая проблема, а не только экологическая. А если размоет Ярки, остров, который отделяет от основного Байкала Байкальский сор, то прекратится воспроизводство северобайкальской популяции омуля, а она не воспроизводится искусственно, только в природе и только в этом соре. Последствия могут быть очень серьезные.

В целом прогнозы довольно пессимистичные для Бурятии по поводу уровня Байкала. Увеличить сброс еще больше на Иркутской ГЭС - значит затопить центральную часть Иркутска. Плюс вопрос сброса воды на ГЭС в руках энергетиков и ни исполнительная, ни законодательная власть не имеет там силы. А энергетики считают деньги, ведь каждый сантиметр Байкала - это миллиарды рублей за счет производства электроэнергии и работы алюминиевых заводов – Братского, Шелеховского и вот сейчас строится завод в Тулуне. Они работают на привозном сырье – глинозем туда привозится с Ямайки, а алюминий вывозится в Западную Европу, Японию и Америку. Это импорт загрязнений. Все выбросы с Шелехова идут на Байкал, в зону пониженного давления, мы фактически завозим загрязнение. Мы уничтожаем природу - ради прибыли кого? Дерипаска, чтобы уйти от санкций, избавился от акций, теперь это принадлежит Америке, Арабским шейхам, кто получает прибыль с этого? Нам  - только плохо.

- То есть, если кратко подвести итоги, топить нас продолжит?

 -Да.

МОНГОЛЬСКИЕ ГЭС

- Еще одна больная тема - Монгольские ГЭС. Несколько лет назад проект активно обсуждали, проходили общественные слушания, потом вопрос сошел на нет, потом началась пандемия коронавируса. Но вряд ли Монголия убрала вопрос в дальний ящик. Что происходит там сейчас?

- Все вяло продолжается, сейчас, например, активно обсуждается другой вопрос - о строительстве электростанции на реке, которая течет в сторону Забайкальского края и это могло бы обезводить Торейские озера Даурского заповедника.

Но монголы не сняли пункт о ГЭС с повестки дня. И самое главное здесь даже не строительство электростанций, а строительство гидроузла на реке Орхон, а это одна из двух составляющих реки Селенга. Там был запланирован водовод – в юго-восточном направлении, до месторождения Толгой. Этот проект поддерживало ООН, он назывался «Использование гидроэнергетики для развития цветной металлургии» и это самая главная фишка – переброска воды для этого месторождения и не только для него. В Китае есть очень большая проблема - это песчаные бури, которые накрывают Пекин, Тяньцзинь, Шеньян и целый ряд крупных городов, я перечислил только те, где более 10 миллионов жителей.

В значительной мере песок идет из пустыни Гоби. В пределах провинции Ганьсу этот вопрос решен за счет залесения – я сам видел, там трубочки подведены к каждому дереву в пустыне, вода поступает, деревья орошаются. Следующий вопрос для Китая - залесение пустыни Гоби в пределах Монголии, а для этого нужна вода. Я прямо спрашивал у представителей Монголии на тех самых слушаниях у нас: ведь там Хуанхэ лучше подходит для этих целей, она течет по внутренней Монголии, тем более, что концентрат от Толгоя идет в Китай, пусть Китай и даст воду, там и водовод гораздо ближе. Получил ответ,  что Китай не дает. А у России, значит, можно отобрать?

- И какие здесь перспективы?

- Проект снова возобновится. Единственное, что проект рассчитан на финансирование из Азиатского банка реконструкции и развития и по механизмам ООН банк требует общественных обсуждений. Это единственное, благодаря чему мы можем сказать свое слово. Если другой китайский банк просто даст денег, то, возможно, что нас и не спросят. Существует еще международное соглашение, которое контролирует соглашения между государствами. Но и здесь монголы могут сказать в итоге, что согласны не трогать Селенгу. А как же Орхон, который половина Селенги? Точно также сейчас Китай отказывается обсуждать с Россией ситуацию с Иртышом. Там верховья реки разбираются на орошение в Синьцзян-Уйгурском автономном районе, а в Павлодаре идет серьезное ртутные загрязнение. То есть Иртыш заходит в Россию маловодным, во-первых, а во-вторых, сильно загрязненным. Но когда мы начинаем Китаю предъявлять претензии, нам Китай говорит, а причем здесь Россия, у нас граница с Казахстаном и он не предъявляет претензии. Точно так же и здесь  - могут сказать, что именно на Селенге ничего не строят, и все.

- В чем, все же, для нас основная опасность от монгольских ГЭС?

- Уменьшение воды, прежде всего, за счет  Орхонского гидроузла и переброски воды на юг. Когда строится гидроэлектростанция, то от водохранилища гораздо больше потери воды – идут испарения, фильтрация. Строительство крупного водохранилища в этом районе приведет к увлажнению климата. Сейчас мы сравнительно спокойно переносим жару летом и холод зимой благодаря сухому воздуху. А если он будет влажный? Я был в Германии при минус пяти, это очень тяжело во влажном климате. А у нас и минус сорок бывает. Думаю, что Монголия вернется к этому вопросу, подогреваемая интересами Китая. Пока ситуация застывшая, но сколько она будет такой - неизвестно.

Марина Денисова, Восток-Телеинформ. 

Заметили опечатку? Выделите ошибку и нажмите Ctrl+Enter.