В Улан-Удэ вместе с очередной зимой вернулся традиционный вопрос: смог - кто виноват и что делать? Только-только отошел на второй план вопрос наводнений, хотя и здесь расслабляться, говорит министр природных ресурсов и экологии Бурятии Сергей Матвеев, рано. Отдельная тема – работа с ТБО, в общем, в Минприроды всегда есть, чем заняться. Над чем сегодня работает министерство, почему люди не любят брикеты, что делает в Бурятии иркутское РТ-НЭО и почему ЭкоАльянс никак не разберется с проблемами – в большом интервью с Сергеем Матвеевым.     

- Сергей Александрович, в Улан-Удэ началась зима и встал традиционный вопрос: кто портит воздух над столицей Бурятии и что с этим делать? Я знаю, что министерство много работает в этом направлении, расскажите, над чем именно?    

- Воздух над Улан-Удэ, это не секрет, загрязняет наша с вами антропогенная деятельность. Мы что-то сжигаем – это выбросы, выкидываем мусор – газы со свалок, заправляем машину - выхлопные газы. Плюс энергогенерирующие компании, промышленные предприятия, печи частного сектора, одним словом, источников много. Мы стабильно входим в десятку самых грязных городов России, у нас превышение ПДК по бензапирену бывает в 60 раз, а в целом сегодня в воздухе над Улан-Удэ летает более ста различных элементов. Воздухом я занялся с самого первого дня, как приступил к своим обязанностям – в марте этого года. Мы поменяли состав комиссии, которая прорабатывает вопрос с городом, вошли в программу «Чистый воздух» - по этой федеральной программе мы прорабатываем комплексный план мер по снижению загрязненности. Это производство бездымного топлива, стимулирование бизнеса при переходе на альтернативные источники электроэнергии, такие как электричество, природный и сжиженный газ, пеллеты. Недавно в Глазго на международной конференции ООН по климату все страны договорились сократить общемировые выбросы углекислого газа на 45% к 2030 году относительно уровня 2010 года и довести чистые выбросы до нуля примерно к середине этого столетия, так что у нас нет другого пути.

Для четырех городов Бурятии – Улан-Удэ, Селенгинска, Каменска и Гусиноозерска - мы составили сводные тома расчётов по загрязнению воздуха, что позволит нам планировать комплексные мероприятия по очистке воздуха. А сюда входит многое, например, модернизация транспортной инфраструктуры и систем управления светофорами, изменение развязок, переход на новые трамваи и автобусы экологического класса «Евро 5». Также это стимулирование распространения гибридного электротранспорта. 

В Бурятии уже отменен транспортный налог на электромобили, а сейчас совместно с городом мы прорабатываем создание инфраструктуры для таких авто. В частности, у нас есть предложение крупной компании, которая готова в течение года субсидировать 10 станций для зарядки автомобилей. Это открывает нам новые возможности для каршеринга – а аэропорту Улан-Удэ можно было бы открыть такой пункт проката, чтобы туристы, приезжая в Бурятию, могли брать эти машины и ездить, не опасаясь, что где-то нет зарядной станции. Завод предлагает нам приобрести ультрабыстрые заправки «Тесла», «Nissan Leaf» и так далее. Мы встречались ранее с иркутянами, где тоже есть подобные планы, я этот проект предложил им отработать с условием, что будет направление и в сторону Бурятии. Компания En+ сразу ухватилась за эту идею, там уже планировали поставить зарядные станции на заправках, мое же предложение было сделать это во взаимодействии с Татарстаном. Отмечу, что сотрудничество с Татарстаном у нас активно набирает обороты после приезда главы Республики Татарстан Рустама Минниханова. Этот визит пожил начало тёплым и продуктивным взаимоотношениям между нашими республиками и новым совместным проектам. И вполне реальных проектов.

Отдельное направление – отопление, здесь тоже свои нюансы. Например, есть котельная, а есть печь. Котельная хороша тем, что она диспетчеризируется - в ней можно подобрать необходимый уровень тепла, который надо сгенерировать, в зависимости от этого рассчитать топливо. Это актуально и для юрлиц и для граждан – конечно, сначала затраты будут несколько больше, чем, например, печь, но в итоге отопление с помощью котельной будет экономичнее. Такие индивидуальные тепловые пункты позволяют  раза в четыре сократить теплопотребление, а значит, меньше платить.

По линии капремонта мы предложили сразу же оценивать тепловой контур дома  - устранив или минимизировав теплопотери, можно меньше тратить топлива на обогрев. Обсуждаем вопросы по дневному и ночному тарифу на электроэнергию, сейчас собираемся перевести на бездымное топливо Юго-Западную котельную, планируем расширить применение бездымного топлива как такового, сделать его доступнее, чтобы при примерно равной стоимости с дровами люди могли отдать предпочтение более экологичному топливу. На Селенгинском ЦКК мы прорабатываем вопрос технологического холодного плазменного дожига, с применением технологии микроволновой плазмы – если мы изменим молекулярный состав, в 99 раз с лишним сократим выбросы. Тогда у нас появится первое в мире производство ЦКК с закрытым водяным и закрытым кислородным циклом, то есть с полным отсутствием выхлопов. Деньги те же, запаха нет. И это я затронул лишь несколько направлений.

- На последней сессии депутаты не поддержали законопроект о штрафах для юрлиц, которые при наличии центрального теплоснабжения топятся углем или дровами. Что можете сказать об этом документе?

- Этот законопроект как бы продолжение закона, принятого в декабре 2020 года, еще до моего прихода в министерство. Тот закон подразумевает запрет на отопление твердыми видами топлива, если есть возможность технологического присоединения к центральной системе теплоснабжения. Закон вступил в силу в сентябре этого года, до этого времени у предпринимателей было время подготовиться, определиться и новый документ должен был предусмотреть уже административную ответственность для них.

Честно сказать, я не сторонник штрафования, я считаю, нужно стимулировать бизнес переходить на более чистое топливо, давать ему альтернативу. Я, со своей стороны, делал запрос, чтобы пояснили, как рассчитывалось, что центральное отопление экологически выгоднее, чем своя котельная; сколько угля надо будет сжечь, чтобы обеспечить теплом все предприятия, которые сегодня еще не подключены к центральному теплоснабжению и будет ли выбросов от этого меньше. Мы будем дорабатывать документ, внесем его в новой редакции. Ведь фактически это вторая часть закона 2020 года, если его приняли тогда, то нужно принимать и штрафы сейчас. Повторюсь – я против запретов, но, увы, пока не будет запретов и штрафов, никому вообще не будет интересно соблюдать этот закон, так и будем дышать грязным воздухом. Кстати, если автономная котельная перейдет с угля, например, на пеллеты, выбросы в ней сократятся в шесть раз.   

- Если отапливаться брикетами, пеллетами так выгодно, почему они не распространены так широко в Бурятии? Они дорогие или их мало?

- Вообще, брикеты тоже своего рода переходный вариант, но пока в Бурятии нет культуры и их потребления. Плюс это правда, на рынке их пока не так много, однако здесь причина не только в низком спросе. На сегодня сокращен объемов лесопользования, а часть отходов лесопиления, по-прежнему, уходит на брикеты, часть на целлюлозно-картонную продукцию, но эти доли сократились по объективным причинам. Конечно, в Бурятии есть отходы – этот горбыль и опилки и можно направить на брикеты. Сегодня брикеты это вообще самый выгодной способ утилизации отходов лесопиления, и, казалось бы, у нас есть все предпосылки.

По нашему республиканскому законодательству, лесоперерабатывающие предприятия обязаны перерабатывать отходы. И я знаю ряд юрлиц, которые вложились в специальное оборудование для изготовления брикетов, но – опять же – на них нет спроса, так что их предприятия загружены на 5%. Люди привыкли топить углем или дровами. Плюс в некоторых случаях для отопления брикетами нужна модернизация печей, что добавляет вопросов. Но нужно, чтобы люди смогли оценить выгоду от использования брекетов, нужно развивать спрос на такие альтернативные источники отопления.

БОЛЬШАЯ ВОДА

- В Бурятии второй год многоводного периода, этой осенью уровень Байкала поднялся настолько, что подтапливает прибрежные территории, угрожает берегам и населенным пунктам. Недавно прокуратура Бурятии указала на необходимость внести в число подтапливаемых территорий Гусиноозерск. А сколько таких территорий на сегодня в Бурятии всего?

- По поручению президента мы уже который год определяем зоны затопления (это выход реки из берегов) и подтопления (выход грунтовых вод). Так вот у нас почти в половине всех водных объектов определены такие зоны затопления и подтопления, включая и Байкал. В ряде случаев у таких территорий есть собственники и мы оцениваем точечно: скажем, если защита какого-то участка стоит миллиард, а переселение людей с такой территории, например, 5 миллионов, то логично переселить людей из опасной местности. Но есть большие населенные пункты и участки, там ситуация другая. Например, в Сотниково живет уже очень много людей, переселить их всех из зоны затопления нереально, поэтому там решаем другими способами – отсыпали обрывистый берег, чтобы замедлить  его разрушение.

В Бурятии высокая вода, полноводный период, мы заранее спрогнозировали это и начали подготовку. Впервые в этом году в Улан-Удэ поставили станции радарного типа. Здесь мы работали совместно с Иркутским Лимнологическим Институтом (ЛИН СО РАН), представители которых нам бесплатно предоставили оборудование, сами его смонтировали и предоставили нам доступ к данным, которые формируют эти станции. Благодаря такому подходу мы значительно эффективнее рассматривали ситуацию, видели ретроспективу и могли сделать обоснованный прогноз. Это и позволило нам подойти к проблеме превентивно, а не постфактум, как это обычно и бывает. Вероятно, мы единственный субъект, кто таким образом подошёл к проблеме. Работу мы вели также с Агентством ГО и ЧС, с МЧС. Да, в этом году была сложная ситуация, но почти никто не знает, насколько более серьезной она могла бы быть, если бы не превентивные меры. Грубо говоря: могло бы затопить треть Улан-Удэ, но этого не произошло.

В Джидинском районе было сложно, там бывают резкие выходы воды с гор, когда буквально за несколько часов пришедшая река может затопить дома в деревне, дороги. Иногда решения приходилось принимать очень быстро, буквально в ручном режиме. Плюс в этом году в Джидинском районе на части села провели работу по благоустройству территории, установили бордюры, не оставив места для выхода воды. Сейчас вопрос с ливневыми стоками решен.

Нужно сказать, в этом году мы применили так называемый паводковый светофор: совместно с лесниками, муниципалитетами мы заранее сделали по республике анализ рисков, распределили приоритеты и заложили это в документ. В итоге мы могли видеть – где у нас «красная зона», то есть высокого риска, где «желтая», где «зеленая», то есть где рисков почти нет. Так мы знали, где у нас возможно затопление и насколько сильное, где возможно обрушение берега и так далее. Попутно с этой работой мы отрабатывали спорные моменты. Скажем, выяснилось, что в законе не прописана процедура отведения карьера для добычи ПГС или бута в случае ЧС. Мы дошли  с этим вопросом до полномочного представителя президента в ДФО Трутнева, решили.    

- Что касается Улан-Удэ, то какая работа идет здесь?

- Работа по защите города от паводковых вод велась с 2015 года и к моменту моего прихода подрядчик, который делал ПСД, уже успел отказаться от проекта, потом был суд, потом мировое, сложности с экспертизой. Однако в этом году в Росводресурсах мы защитили комплекс мер по защите Улан-Удэ. Сегодня Бурятия, наверное, единственный субъект, кто не после того, как затопило, бегает, а работает превентивно. Мы действовали буквально по всем фронтам, как говорится. Помогло отдельное поручение Президента России по данному объекту, подключились все - зампред по инфраструктуре Евгений Луковников, министерство строительства РБ, министр природных ресурсов России Александр Козлов. Большая здесь заслуга главы республики Алексея Самбуевича Цыденова,  который обосновал на федеральном уровне необходимость работ в Улан-Удэ. Это и защитные сооружения, и подпорные, и весь комплекс. На первый и второй этап нам уже выделили деньги, порядка 900 млн рублей в бюджете 2022 года. В целом же финансирование составит 9,5 млрд рублей.

Зимой хотим провести работу на реке Коточик на Котокеле – там нужно сделать затворную конструкцию. Эта протока, которую в свое время сделали, чтобы спасти озеро от гаффской болезни, сделала свое дело, но значительно увеличилась в размере, плюс многоводный период – и в итоге вы прекрасно знаете, что произошло на Котокеле этим летом. Там планируется сложный проект с применением спецтехники, но чтобы эта техника могла добраться до места, нужно построить два моста. А по зимнику мы сможем это сделать.

На зиму мы не прекратили работу по подтоплениям –  водные объекты подо льдом и начались наледи, мы сейчас работаем по этой проблеме в Прибайкальском, Джидинском районах, в Ильинке.

- А что с Байкалом?

- В этом году уровень Байкала очень высокий – 457,2 метра, мы на 20 сантиметров превысили критическую отметку. В истории Байкала на памяти людей такого не было никогда. По Байкалу в этом году проведена беспрецедентная работа – мы впервые убедили иркутян в необходимости большего, чем они хотели, сброса воды. Сброс дошел до 3600 кубов в секунду. Ранее они говорили, что у них и при 3200 кубометрах уже угроза ЧС.  Но мы на примере большого доклада с презентацией показали наглядно все виды ущерба, которые мы несем уже сейчас. Это само затопление сел и деревень – от него страдают более 30 с лишним тысяч людей в 40 населенных пунктах. Некоторым из этих сел по 250 лет и никогда за всю историю их так не топило, как сейчас. Подтопление грунтовыми водами местами отмечалось до шести километров от побережья. Под угрозой исчезновения оказалась дорожная инфраструктура, подтопило железную дорогу. 

Я уже не говорю о самой береговой линии – затопило множество деревьев, растений, в том числе редких в заповедниках. Огромный ущерб несут наши экосистемы - дельта Селенги, Ярки, которые являются местом гнездования редких птиц и отгораживают от холодной воды мелководье – омулевый детский сад. Эти экосистемы под защитой ЮНЕСКО и страдают уже от самого повышения уровня воды, а есть еще волновой эффект – в осенние шторма волны буквально разбивают берег. И все потому, что иркутская ГЭС несвоевременно или с нежеланием сбрасывает воду по причине того, что у них в нижнем бьефе может затопить людей, которые там застроили территорию в последние 40 лет. В идеале, конечно, сброс должен быть еще больше 3600, по проектной документации предусматривался сброс до 6 тысяч, но иркутяне на это никогда не пойдут, иначе просто тоже уйдут под воду. Золотую разумную середину мы искали вместе, встречались каждые десять дней, а в период ЧС и каждые три дня. Выстроить работу по сбросу можно – увеличивать в ожидании большой воды своевременно и заранее. То если через пять дней мы ожидаем большой приток, надо до того сбросить увеличенный объем. Но там слишком все зарегулировано, в автоматике это пока не работает, хотя мы, я надеюсь, к этому придем. 

- Пока Байкал подо льдом, к чему готовиться людям на следующее лето, расслабляться рано?

- Расслабляться не надо, далеко не факт, что следующий сезон будет проще. У нас сейчас период большой воды, судя по текущему году мы были на уровне примерно 1993 года. Подъемы уровня были в 70-х годах и ранее, поэтому мы понимаем, что это еще не пик – это касается и Байкала и других водных объектов. Мы уже шесть лет разрабатываем ПСД, в 2022 году начинаем работы. И это не только дамбы, это еще расчистка русла. Например, мы лет пять занимаемся расчисткой русла Уды и на ней больших затоплений не было, сложнее ситуация обстоит с Селенгой. Это трансграничный объект, в зоне ответственности России и иностранного государства, поэтому там работы контролировать должны федералы, Росводресурсы. Понимание там есть.   

- Однако понимание, как будто, было и по Наушкам. Там уже давно была готова ПСД, но их все равно утопило, почему?

- Там несколько иная ситуация. Действительно, мы на республиканские деньги разработали ПСД по дамбе  в Наушках, но уже пять лет безуспешно подавали на финансирование в Москву, в Росводресурсы. В итоге нам выделили в этом году 900 тысяч рублей на превентивные мероприятия, которые мы не смогли освоить из-за затопления  - под водой не особо много покопаешь. Однако хочу сказать, что мы услышаны, нам доведены лимиты. Я был в Наушках, местные жители сами понимают, что живут в зоне риска, кто-то говорит, что, мол, даже и привыкли уже. Но мы сейчас в рамках выделенных нам ассигнований планируем возведение защитной дамбы, работу должны начать в 2022 году.

МУСОР

- Как решается вопрос со строительством полигонов, удалось ли сдвинуть его с мертвой точки или в ближайшем будущем это так и останется нашей большой проблемой?

- С полигонами у нас  очень тяжело, у нас их всего 4 на всю Бурятию. Для сравнения: в Татарстане тоже 23 муниципальных района и 20 полигонов, а ведь мы в десять раз крупнее по территории. У нас действует мусорная реформа, есть региональный оператор, который должен полностью обеспечивать работу с отходами. То есть собирать, сортировать, переработать, что можно, что не подлежит переработке, захоранивать на полигонах, а у нас их все равно что нет.  

Наш регион непривлекательный для инвестиций в мусорную историю – это не Москва, людей и отходов у нас мало, транспортные плечи большие, плюс масса ограничений, и Центральная экологическая зона, и Байкальская природоохранная территория, и особо охраняемые природные территории и так далее. Мы много писем писали на федеральный уровень, доказывали, что у нас Байкал, где с мусором беда и где некуда его девать, надо вывозить за пределы БПТ, а куда? Мы не сидим без дела, конечно, ищем инвесторов, рассматриваем в качестве концессионера наш мусороперерабатывающий завод.

Вообще, мы видим не только создание полигонов, но и мусоросортировочных станций без захоронения. Ведь почему федеральный центр не приветствует сегодня строительство полигонов: весь мусор должен сортироваться и максимально перерабатываться. У нас есть несколько моделей, например, прорабатываем использование биобактерий, чтобы органику перерабатывать в гумус; перерабатываются у нас шины. Мы надеемся, что вместе с регоператором придем к переработке в целом, к тому, что будем извлекать все вторсырье, а захоранивать только хвосты. Такой вектор есть, но все это требует изысканий, требует денег, да даже людских ресурсов, а у нас в министерстве всего 50 человек, из которых в отделе ТКО четверо. Все отраслевые министерства это очень тяжелая работа, Минприроды особенно, ведь много общественного резонанса, а мы, как говорится, не волшебники. Вот мы сейчас поговорили о ТБО, а есть еще большой пласт промышленных отходов, опасных отходов, медицинских и так далее, все это тоже наши полномочия. 

 

- Вы говорите «совместно с регоператором придем». А как вы сегодня оцениваете работу ЭкоАльянса и что делает в Бурятии сегодня иркутское РТ НЭО?

- Есть огрехи. В ноябрьские праздники у нас снова произошел так называемый мусорный коллапс, который  устроили некоторые перевозчики ЭкоАльянса. Схема там та же самая, отработанная, можно сказать, нацеленная на высасывание очередной субсидии из бюджета Бурятии, там все те же люди выкручивают руки ЭкоАльянсу. Я согласен, есть недочет по платежам, но руки зачем выворачивать? Ребята из РТ НЭО приехали, решили вопрос. Зачинщики коллапса не местные компании, кстати, а иногородние, которые были своеобразной прокладкой между ЭкоАльянсом и местными перевозчиками. Грубо говоря: они получают по 340 рублей за кубометр, местному подрядчику отдают 280, а 60 рублей кладут себе просто так в карман и еще не довольны. Мы поговорили с ним, предложили расторгаться, при помощи сильной компании, как раз РТ НЭО, показали – мол, не вопрос, зайдем и отработаем, покажем, как надо.

И теперь, что у нас делает РТ НЭО, давайте я сам объясню, чем потом люди в различных телеграммах будут фантазировать. С РТ НЭО, иркутским регоператором, у нас соглашение, по которому они нам предоставляют свою информационную систему, в которой, по-хорошему, должен работать и наш оператор. Эта система позволяет достичь прозрачности, позволяет видеть, сколько мусора, откуда и когда забрали, куда отвезли – у нас такой системы еще не было. В том числе, поэтому сегодня ЭкоАльянс в минусах, ему просто сложно контролировать, кто, откуда взял мусор и сколько. В этой же системе предусмотрена также инвентаризация, чтобы знать, где жилые дома, кто у нас юридические лица, где физические. Следующий этап в Бурятии – инвентаризация всех потребителей-«юриков», а их у нас 36 категорий, от продуктовых магазинов и парикмахерских до заводов. Мы провели аукцион, его выиграла компания из Ростова-на-Дону и сейчас они ведет замеры по отходам для каждого типа производителя отходов, будь то физлицо, магазин промтоваров, гараж, производство, парикмахерская. 

То есть у нас появятся обоснованные данные по средней величине отходов по каждой категории. В итоге у ЭкоАльянса будет возможность видеть – сколько отходов должно быть с того же супермаркета или дачного товарищества. Потом это количество умножаем на площадь и получаем выверенные нормативы. Сегодня какая модель: гоняемся за персональными данными, а в целом информации нет. Вот субсидию в этом году снова дали ЭкоАльянсу, я сам прописывал условия ее получения, их там семь пунктов и они направлены на то, чтобы, деньги которые из бюджета выделяются регоператору, вытаскивали его из той ямы, в которой он оказался. Это простые пункты - улучшение контроля, прозрачные контракты с подрядчиками, повышение собираемости и так далее.

Сегодня в Бурятии большой процент не платит за вывоз мусора и я, может быть, удивлю сейчас, это не физические лица. Люди-то у нас, как раз, молодцы, большая часть оплачивает, хоть иногда и с задержками. Основные неплательщики у нас юрлица, а некоторым из них даже счета не выставляют, потому что не знают об их существовании. То есть нужна инвентаризация потребителей, где-то судебная практика, в итоге будет полностью прозрачная картина. И система РТ НЭО нам в этом поможет: мы увидим буквально каждую машину.

В такой системе водители в Иркутске фотографируют каждую мусорную площадку до и после вывоза мусора, загружают данные и в итоге один человек может контролировать вывоз мусора во всем городе, а трое – в регионе. По крайней мере, в Иркутской области вывоз мусора с населения в миллион 800 тысяч контролируют три диспетчера. Это позволяет повысить эффективность работы, сделать невозможными махинации и какие-то схемы. Нужно убирать человека из системы, чтобы контроль был аппаратный, а все данные цифровыми. В ЭкоАльянсе людей в три раза больше, чем у иркутского оператора, с порядком тяжелая история.   

 

Я долгое время жил в Иркутске, у меня там много друзей и я не думал, что когда-то с ними придется столкнуться по работе, а сейчас попросил их помочь нам выстроить систему, они откликнулись, я им благодарен. Это, если хотите, тот случай, когда чиновник не в карман себе берет, а свои ресурсы привлекает в регион. Мы с РТ НЭО и нашим регоператором провели инвентаризацию площадок, например, в нашей «Гусинке», решили вопрос по пакетному сбору мусора, решили вопрос с Глонассом, что там регоператору сейчас мешает, я не понимаю. Еще в два района РТ НЭО тоже должно зайти, показать на месте, как работать в этой системе, чтобы вот с планшетом, с фотографиями и так далее. Нужно отработать эту систему, если у нас что-то где-то хромает, научить регоператора. Может, это потом позволит сократить какое-то число работников в аппарате ЭкоАльянса. Вообще, если сравнивать этих двух регоператоров, то показатели говорят сами за себя. У иркутского 2,7 млрд рублей дебиторка, он работает на 70% со своей техникой, на 13% сокращен тариф, убирает более ста свалок в год. У ЭкоАльянса дебиторка менее одного миллиарда рублей, большая часть юрлиц не обслуживается в отсутствие договоров, своей техники почти нет, свалок убирается в разы меньше, нет ни цифровой истории, ни контроля. 

А ведь начинали обе компании в одно время, но при этом в Иркутске все вопросы с тарифами, логистикой, нормативами решил регоператор, у нас же значительную часть работы за регоператора сделало Минприроды. В Иркутской области, кстати, даже не было до последнего времени отдела ТКО в региональном министерстве природных ресурсов. 

- Сергей Александрович, еще один вопрос по целому водоему отходов, фенольному озеро. Что с ним лучше сделать, как говорится, закопать и забыть?

- Это сложный вопрос. Когда я еще жил в Иркутске, было 5 общественных слушаний с РЖД и я на пером же задал вопрос – вы уже пять лет что-то обещаете по фенольному озеру, а где работа? После  этого полгода там шло шевеление, экспертизы, была проведена общественная экологическая экспертиза, подключены серьезные люди, ученые. Насколько я знаю, сейчас три общественные экспертизы проекта показали отрицательный  эффект, ЛокоТех сейчас дорабатывает замечания, с РЖД мы общаемся еще и по линии БАМа, так что на связи. 

Идеальный вариант для фенольного озера - сделать там просто озеро, разбить парк и забыть, что когда-то была такая негативная история. И это реально, в мировой практике есть технологии, которые могут помочь этого добиться, и когда снимут ограничения, связанные с коронавирусом, мы готовы пригласить к себе представителей Японии, Кореи или Китая. Это же почти центр города, можно сделать такое место притяжения, что 130-ый квартал Иркутска будет завидовать. Возможно сделать там сад, но у нас все консервативно подходят к вопросу.

Вообще мы инициировали создание экотехнополиса в Бурятии. Он подразумевает агрегацию инноваций в экологической сфере, притяжение крупных компаний для решения наших экологических проблем. У нас уже есть много наработок, я хочу привлечь крупный бизнес, чтобы они, возможно, включили эти кейсы в стратеги своей компании. Здесь ведь вариантов коллаборации много и перспективы есть, так что работаем.

Марина Денисова, Восток-Телеинформ. 

Заметили опечатку? Выделите ошибку и нажмите Ctrl+Enter.